Во мне слились армянская кровь и французская культура, и разделить их никак нельзя- Шарль Азнавур в интервью «НВ»

Человек-легенда Шарль Азнавур отправился в мировое турне. С остановками в Москве и Петербурге. Причём шансонье уверяет, что это турне – последнее. И уж точно юбилейное: Азнавуру нынче 90 лет. Впрочем, гарантировать, что вскоре уйдёт со сцены окончательно, он не может. «Кто знает, а вдруг я стану одним из немногих, кто поёт в столетнем возрасте?» – вдруг сказал шансонье журналистам. И добавил: «А почему нет? Я в хорошей физической форме. Спортом, правда, не занимаюсь, но я бросил курить и избегаю тех вещей, которые после пятидесяти лучше не делать. Самое же главное – найти равновесие внутри себя…».

Накануне своего концерта в Петербурге, который состоится 20 апреля в БКЗ «Октябрьский», месье Азнавур согласился ответить на вопросы корреспондента «НВ».

– Шарль, ваши песни – вне времени. Они интересны людям на протяжении десятилетий, не устаревают, не выходят из моды. В чём тут секрет, как вы считаете?

– Спасибо, очень приятно такое слышать. Но… я не знаю. На самом деле никакого секрета нет. Просто мои песни – это правда. Я говорю то, что думаю, пишу то, что думаю. Несмотря на то, что иногда это злит мою жену (смеётся). Но если серьёзно, то я и пою только то, что думаю. И пока мир таков, каков он есть, мои песни не постареют.

– В своей книге «Громким шёпотом» вы рассказываете, каким непростым был путь к успеху…

– Когда я начинал, то по своей наивности был уверен, что мои песни все заметят. Ничего подобного. Я выступал в кабаре, русских ночных клубах, между фильмами в кинотеатрах – под грохот откидывающихся сидений: зрители выходили на улицу покурить… Журналистам мой стиль пришёлся не по вкусу. Они призывали гнать в три шеи «непривлекательного» артиста, который исполняет «ужасным» голосом «малопопулярные куплеты». Я оставался артистом «второго эшелона», которого называли «провальным певцом». Такое писали обо мне.

– Невозможно поверить…

– Я вспомнил об этом, когда не так давно возвращался из Бразилии, куда летал на открытие «Года Франции». В аэропорту, когда мы приземлились, меня встречали журналисты, около полусотни человек, вооружённые фотоаппаратами и телекамерами. И в тот момент я вдруг понял, какой долгий путь прошёл, сколько вынес, когда старшие товарищи этих журналистов пытались стереть меня в порошок. Теперь-то я знаю – нужно всё время идти своей дорогой и заниматься своим делом, не обращая внимания на то, что пишут в газетах. Не надо делить журналистов на добрых и злых, они просто делают свою работу. А мы, артисты, – свою. Только в отличие от нас газетчики не выходят на сцену и не стоят в лучах прожекторов. Но вообще-то каждому человеку, которому удалось чего-то достичь в жизни, приходилось преодолевать преграды, будь то известный футболист, или директор завода, или писатель, или артист. И я не имею права жаловаться сейчас на те сложности и ту критику, с которыми мне пришлось столкнуться.

– Где вы брали силы, чтобы идти против течения? Кто помогал, кто верил в вас?

– Моя семья. Мои родные люди – они всегда верили в меня.

– Вы никогда не стремились специально понравиться публике?

– Нет. Менять жанр, чтобы понравиться зрителям, – это значит потерять свою индивидуальность. Публика признаёт артиста только в двух случаях: если вы лучше всех в своей области или если вы сделаете то, что ещё никто не делал до вас.

– А приходилось когда-нибудь идти на поводу у тех, кто заказывает музыку? Чувствовали вы себя «товаром», за который кто-то платит деньги?

– Однажды я вдруг осознал это очень хорошо. Более того, я понял – за меня идёт торг! Обо мне тогда часто писали в газетах и журналах, и недели не проходило, чтобы какой-нибудь журнал не напечатал что-то обо мне. То меня видели верхом на лошади, то в «роллс-ройсе», то на яхте, то я поднимался по трапу самолёта. Обсуждались мои поступки, мои слова, мои жесты. Но не мои песни! Я просто стал… витриной магазина! И тогда я решил: хватит. Я просто хочу быть артистом. Я буду появляться на публике, чтобы продемонстрировать то, что я умею, а не ради того, чтобы меня заметили в какой-нибудь очередной модной забегаловке в компании других знаменитостей. Мне говорили, что это неправильно, что таковы законы эстрады, что публика потеряет ко мне интерес. Но время показало, что я был прав.

– Помните ли вы свой первый успех? Вы ощутили себя в тот момент счастливым?

– Я помню, как впервые оказался перед публикой, но свой первый успех – нет, не помню. Когда я впервые вышел на сцену, мне пришлось исполнять русский народный танец. Это было в театре на Трокадеро, в детском спектакле, где я играл маленького кавказца, который танцевал разные танцы. Я же из армянской семьи, поэтому мне было легко. Тогда мне было десять лет, и я отплясывал до тех пор, пока мои ноги держали меня. Сейчас я больше уже не могу так бить чечётку (смеётся).

– Один из гениальных русских актёров, Иннокентий Смоктуновский, говорил о различии между успехом и славой. Успех, говорил он, это когда заметили твою роль (или твою песню) – и все об этом говорят. А слава – это когда никто не знает, что ты сделал, но всем знакома твоя фамилия. Успеха добиться труднее, чем славы. Вы согласны с этим?

– Да. Я всегда говорю, что слава – это всего лишь следствие одной большой массовой галлюцинации. Особенно в наши дни, когда сценой правят реклама и точный расчёт. Настоящее искусство умирает! Всё, что мы видим сейчас, – это бесчисленные копии уже существующих звёзд. А песни – с одним и тем же набором слов. Просто вслушайтесь в слова, в смысл… Прощайте, Ферре, Трене, Гензбур! Исполнителей такого уровня сейчас просто нет. Что касается французской эстрады, то ни одна французская песня не была переведена на другие языки. Почему? Да потому что переводить то, что уже существует, никому не интересно. Копии никогда не будут лучше оригинала.

– Что вы цените в людях больше всего? Что выводит из себя? Что вы никогда не смогли бы простить близкому человеку?

– Ценю открытость. Не переношу подхалимство. А прощать… Это легко, если не касается каких-то кардинальных вещей. Если человек не убийца, то простить можно всё.

– Вы объездили весь мир. В Москву вы впервые приехали в 1963 году. Изменилась ли публика в нашей стране?

– Я счастлив бывать в России. Публика в вашей стране совсем не изменилась! Она осталась такой же эмоциональной, чуткой, душевной. Есть песни, которые в России любят особенно, и я это слышу по реакции на концерте.

– А какую из ваших песен вы чаще всего слышите, когда её напевает кто-то из прохожих?

– Когда люди узнают меня где-то на улице, они начинают напевать La Boheme. Во всём мире.

– Je vous parle d’un temps, que les moins de vingt ans… (Я расскажу о временах, о которых не помнят те, кому нет двадцати… – Прим. авт.) Это ваша любимая песня?

– У меня всегда об этом спрашивают. У меня нет любимой песни. Когда у вас много детей, вы же не выделяете кого-то одного? То же и с песнями.

– Месье Азнавур, вы – армянин, который вырос во Франции. Кем по национальности вы себя считаете?

– Очень сложно отделить кофе от молока, если напиток уже таков. Для меня и Армения – моя родина. И Франция – моя родина. Я настолько же армянин, насколько и француз. Я – тот самый кофе с молоком, во мне слились армянская кровь и французская культура, и разделить их никак нельзя. У меня есть строки об этом:«Франция – страна моих радостей, / Армения – страна моих горестей; / Париж – город моего детства, / Ереван – город моих предков…» Но, в конце концов, всё, что я сделал за свою жизнь, написал или спел, создано на французском языке. Мы, Франция и я, прекрасно ладим вот уже много лет.

– И наконец, если бы у вас была возможность начать всё сначала, каких ошибок на своём пути вы постарались бы избежать?

– Начать сначала? Уничтожить то, что уже есть? Нет, ни за что не хотел бы начинать всё сначала. Я предпочитаю продолжать свою историю.